«Осколочные и минно-взрывные – типичные военные «болезни»: военврач из РТ об СВО

— Почему вы решили работать именно военным доктором?

Я  всю жизнь хотел быть врачом. В  1999 году приехал в Питер и  поступил в  Военно-медицинскую академию. Это одна из главных учебных баз России, выпускающих военврачей.

Так уж получается, что питерские выпускники, как правило, продолжают работать именно военными врачами. То есть занимаются медициной в войсковом звене. Все мы друг друга знаем — и на пару лет старше, и на пару лет младше. Приехав практически в любую точку, можно найти если не своих знакомых, то знакомых через знакомых. Сходу говорим на одном языке, одинаково думаем. У нас одни и те же подходы к лечению пациентов.

— Ваша жена, когда узнала, куда вы едете, как отреагировала?

Спокойно. Удовольствия ей это, кончено, не доставило. Но просто по командировкам я всю жизнь мотаюсь. Она со мной ездит по стране с 2007 года. И тоже проходила службу, начиная от Дагестана и до Забайкалья. Поэтому ничего не обычного для нее здесь нет.

— В скольких военных командировках вы бывали?

Непосредственно военная командировка у меня первая. Я поменял здесь своего коллегу. Так получилось, что мы практически не пообщались, даже толком не удалось принять дела  — я приехал, а он буквально через пару часов отсюда уехал.

Непосредственно моя работа — это подготовка пациентов, чтобы хирурги могли комфортно работать и делать с пациентом то, что им надо. В послеоперационном периоде мы его продолжаем вести, обеспечиваем обезболивание. Если необходимы какие-то мероприятия интенсивной терапии, делаем это. Ну и в последующем, если это нужно, пациент уже эвакуируется в стационар, обычно в крупных городах России.

Нас сейчас здесь работает трое анестезиологов. То есть мы дежурим сутки через двое. Но когда приезжает машина с передовой и привозит много раненых, то уже речи о рабочих или выходных, нормированном/ненормированном рабочем дне уже не идет. Сколько нужно работать, столько все  работают.

Бывает, и все втроем выходим на дежурство. Кто-то из нас стоит в перевязочной, когда у раненого сильно выраженный болевой синдром, и хирурги не могут спокойно проводить перевязки. Параллельно могут работать два стола в операционной. Там нужно постоянное присутствие анестезиологов. Кроме того, есть же палаты интенсивной терапии, там тоже всем нужно внимание.

Порой на ногах приходилось проводить больше суток. Дальше обычный сон — 7-8 часов, его более чем достаточно. И опять работать.

— Каких ранений сейчас больше всего? 

С конца февраля это, прежде всего, осколочные ранения. У меня опыт накопленный немаленький, в том числе при обучении в академии на кафедре военно-полевой хирургии. Но таких объемов, конечно, не было. Осколочные, минно-взрывные — вот они, чисто военные «болезни». Причем часто бывают сочетанно минно-взрывные, когда идет поражение сразу нескольких областей, изолированные поражения встречаются реже. Огнестрельных ранений, непосредственно пулевых, значительно меньше. В общем, пациенты наши, это  не больные, а именно  раненые, тут подходы требуются несколько иные.

Ну и понятно, что есть четкая взаимосвязь — когда на фронте активизация боевых действий, у нас пациентов сразу становится больше.

Полевой госпиталь сводного медицинского отряда, где мы разговариваем с Павлом, представляет собой несколько огромных надувных палаток, своими размерами напоминающих скорее одноэтажные дома. Помимо палат, операционных, смотровых и прочих медицинских помещений, тут  столовая, административно-хозяйственная часть и свой транспорт. По сути,  это целая многопрофильная больница, развернутая за несколько дней в чистом поле.

— Как вы справляетесь с потоком раненых?

Если говорить в целом ситуации в СВО, то наш отряд — это же не единственное медподразделение. Так что первичная, скажем  так, обработка всего потока пациентов распределяется между несколькими полевыми госпиталями. Кроме того, помогает и гражданская медицина, они себе многих забирают.

Грубо говоря, до кого ближе ехать от места получения ранения, тот и начинает лечить. Если пациент в тяжелом состоянии, транспортировка например,  в течение двух часов автомобильным транспортом здоровья ему не добавляет. Поэтому где ближе — туда и везут.

Если вертолеты забирают, то сразу в центральные госпитали эвакуируют. Тем более, если раненый более-менее тяжелый, и понятно, что в течение нескольких дней в строй он не вернется. Ну действительно какой смысл его сюда вести, если до стационара крупнейшего областного центра вертолету лететь меньше часа.

— Есть такое мнение расхожее, что в нашей медицине много проблемных зон, кроме, разве что, хирургии, которая еще со времен Второй мировой в силу полученного опыта, очень сильная. Но если у человека есть деньги, то лечиться, а тем более диагностироваться, он скорее в Израиль поедет. Насколько это справедливо?

Ну я могу с уверенностью говорить про медицину военную. У нашей военной медицины и зарубежных коллег несколько разные подходы. У них в основе концепции лежит максимально быстрая эвакуация, и вообще логистика. Все построено вокруг того, что прилетят вертолеты,  всех пациентов заберут и сразу отвезут в госпиталь, это основа их работы. И важно, что никакой  их раненый солдат, в отличие от наших мужиков, и не подумает пытаться продолжать боевые действия, если он получил какое-то ранение, даже незначительное.

У нас нередко бывает, что ребята продолжают вести боевые действия даже при наличии ранений. И в целом наша концепция предполагает, что максимальную помощь пациенту оказывают в целом ближе к передовой. Думаю, это традиционно связано просто с нашими расстояниями, размерами страны и всеми связанными с этими транспортными проблемами. Кроме того, вы же видите, вот на нашем примере, госпиталь хоть и мобильный, полевой, но оснащение и оборудование на уровне хорошего стационара. И со снабжением все хорошо.

Что касается кардинальных решений относительно тяжелых случаев, то тут у нас решения, об ампутации, например, принимаются фактически в первые минуты. Хирурги, как мне кажется, уже с первого взгляда понимают, что надо делать.

— Для офицеров и рядовых условия одинаковые?

Конечно. Нам не интересно, кто он — ЧВК-шник, офицер, или  рядовой. Любой из них будет получать помощь в полном объеме. Никаких отдельных палат, все на общих условиях.

— Достаточны ли сегодня знания бойцов в части того, как правильно оказывать первую помощь?

Во всех подразделениях командиры проводят занятия по оказанию первой медицинской помощи: самопомощи  и взаимопомощи. Так или иначе в головах это откладывается. Особенно, учитывая, что люди понимают, в каких условиях они находятся.

Требовать от них каких-то серьезных манипуляций, особенно при ведении боя,  невозможно, да и глупо. Да, они сами себя и товарищей перевязывают, жгуты накладывают. И делают все нормально. А  как только они вышли из боевых действий, там помощь уже оказывается санинструкторами и фельдшерами. А это уже люди с медицинским образованием. Поэтому, как правило,  в целом система работает хорошо.