Антон Сорокин – тролль Колчака: скандал на обеде

Материал из серии, посвященной 100-летию Белой столицы

Зарабатывая на жизнь заурядными должностями вроде счетовода в управлении Омской железной дороги и регистратора в пригородной больнице, успев попробовать на вкус иконопись, торговлю кожей и солью, он в конце концов пристрастился к перу и сатире и стал по-своему известной личностью. В творчество Сорокина, сосредоточенном вокруг власти золота над людьми, оказались втянуты первые лица белого движения, в том числе и главный герой исторической вехи Александр Колчак: одно из известнейших произведений Сорокина – «33 скандала Колчаку».

«То, что вы прочитаете, настолько необычайно и должно вызвать сомнения,

- говорит Сорокин во вступительном слове к книге. – Ну и фантазер, ну и враль, не хуже Мюнхгаузена, хотя свидетелями моих скандалов были тысячи людей, хотя у меня каждый скандал подтверждается документами, несмотря на это, утверждать, что это действительно было так, я не намерен. Кто не желает верить – не надо».

О себе автор по большей части пишет в третьем лице. По его словам, выступая со скандалами, он знал, что рискует жизнью. Где-то ему приходилось прибегать к дипломатическим приемам, а где-то – к обману, к «некрасивым поступкам».

«Антон Сорокин – шут, Антон Сорокин – маниак, это броня Антона Сорокина, под этими защитными масками Антон Сорокин сумел так дискредитировать власть Колчака, что учесть последствия скандалов совершенно не представляется возможным», - продолжает Антон Сорокин.

Тем не менее писатель пережил Колчака, скончавшись от болезни. Так совпало, что ровно об этом он рассуждает в «Скандале первом». В рамках цикла «Белый Омск» ИА «Город55» публикует его с сохранением авторской орфографии и пунктуации, предваряя еще несколько таких рассказов.

СКАНДАЛ ПЕРВЫЙ

Антон Сорокин еще до захвата власти Колчака знал, что Колчак привезен Гайдой со специальной целью.

Громов («Принцесса Греза») сообщил, что генералы, чехи с Колчаком, будут в ресторане «Летучая мышь». Билеты в «Летучую мышь» стоили дорого, и все были распределены между приближенными Колчака. В «Летучей мыши» был, так сказать, негласный банкет в честь приезда Колчака. Громов для меня достал билет от редакции «Речи» на право входа. Все прошло хорошо. Электрические лампочки бросают яркие блики на золотые погоны, медали и ордена. За белыми столиками красивые, нарядные дамы, напудренные, в бриллиантах; звон штор, иностранная речь, в общем все обстоит, как и следовало, в благородном обществе.

На открытой сцене неизбежный «Шарабан». На улице, орудием сверкая, балетные танцы в национальных славянских костюмах.

Неподдельный, самый настоящий тип лакеев, с салфеткой на руке важно несет шампанское.

На сцену выходит сам Балиев, возможно, что и поддельный, и говорит:

– У нас искусство свободно, не то, что у большевиков. Каждый может исполнить все, что желает.

За столиками сидели артисты, и начались выходы с явно агитационной целью. И неожиданно для инсценировщиков на сцене появляется Антон Сорокин.

– Я желаю говорить.

Балиев шипит: нельзя, я не разрешаю.

– Я желаю говорить. Сказали – искусство свободно, а не разрешают.

– Я, Антон Сорокин, от имени сибирских писателей… – и начинает Антон Сорокин чтение рассказа, написанного совместно с Всеволодом Ивановым (если Иванов будет протестовать, то имеется рукопись-автограф Иванова). «Тартарапь-корабль».

Потом этот рассказ в измененном виде напечатан в моей книге «Тююн Боот» с предисловием Всеволода Иванова. Часть рассказа опять-таки совместной работы. Рассказ назывался «Чугурлап Корабль». Содержание рассказа таково: море, шторм, гибнущий корабль, груженый золотом, а на корабле во время шторма – борьба за власть, борьба за золото.

Поняли сатиру, шиканье:

– Довольно! – стучат вилками о тарелки.

– Что довольно? Вы шуметь, навозные люди! Навезли вас сюда в Сибирь, для чего? Вы сами не знаете, так молчите и слушайте мозг Сибири – сибирского национального писателя.

– Это большевик, я пристрелю его, не мешайте мне!

Выстрел в потолок, возня за столиком, уговаривают офицера успокоиться.

– Не могу, это большевик, пристрелю!

Напуганный Балиев гасит электричество и хор поет. «Быстры, как волны, дни нашей жизни».

Антон Сорокин знал, что убийство в данный момент недопустимо, и что буяна утихомирят, и потому зажигает свечу и говорит:

– Эх вы, навозные люди, хотите меня, несущего вам свет, выкурить темнотой, этого не сделать! Хотите убить меня, но разве можно убить неубиваемое? Я не один, я только радио, принимающее слова моей Родины – Сибири.

Я докончил рассказ под усиленное молчание аудитории. Балиев почтительно докладывает:

– Вас просят, – потом шепотом, – будьте осторожны.

Адмирал Колчак, верховный правитель, по секрету только Вам.

– Садитесь, оригинально, хотим с вами побеседовать; не стесняйтесь.

Мой скромный костюм, тихий вид. Мое молчание быстро принято за стеснение блестящих генералов. Генералы типичные, словно с советских плакатов. Гайда, Колчак, Тимирева, любовница Колчака, Гришина-Алмазова, генерал Сыровой с черной повязкой на глазу, Янчевецкий, Язвицкий.

Желая рассеять их подозрения в моей скромности, я присаживаюсь и начинаю поедать все, что мне было подано лакеем.

Разговор о литературе. Да, говорю я, сибирская литература это одна из первых в мире, гении – первый сорт: Александр Новоселов, Антон Сорокин, Вяткин, Всеволод Иванов.

Ауслендер говорит:

– Какая у вас цель выступать в ресторане?

Цель Антона Сорокина выступать в ресторане такая же, как стилисту Ауслендеру сидеть в ресторане среди военных людей.

– Но ведь нужно знать время и место и нельзя читать философские трактаты перед аудиторией, пришедшей отдохнуть от жизни.

– Да, Антон Сорокин не знает времени и места, когда дело касается всей Сибири.

– Но вы не боитесь быть убитым? Если бы не распоряжение адмирала, офицер, знающий вас как за большевика, убил бы вас.

– Я фаталист и от убийства не застрахован, меня может убить даже тифозная вошь. Культурных людей я не боюсь.

– Но ведь вы большевик?

– Если стрелять в художника слова культурное дело и если уважать писателя – большевизм, то я – большевик.

Тогда в разговор вступает Тимирева:

– Скажите, пожалуйста, ваши произведения пользуются успехом? Их можно купить в книжных магазинах?

– О нет, мое имя пользуется презрением, мои произведения в газетах живут только один день, потому что слушать правду – неприятная вещь.

– Но зачем же вы это делаете?

– У меня мания величия, как и у всех великих людей. Я думаю, я великий писатель, а может быть я только хороший счетовод. Другой думает, что он полководец Наполеон, а он только должен быть солдатом. Вы удивлены, что я сказал со сцены сотую часть правды, но что бы здесь в ресторане этому избранному обществу сказал Христос?

Начали заминать неприятный разговор, угощать шампанским.

– Хорошо, я не могу отказаться.

Антон Сорокин поднял бокал с шампанским и громко сказал:

– Я, никогда не пивший шампанского, поднимаю этот бокал в такой исключительный момент, когда среди нас присутствует такой великий человеку, пожелаем же ему, великому адмиралу– возможно, скорее быть на своем месте, на корабле, а не томиться а захолустном городишке Омске, где, как известно, нет ни моря, ни кораблей. Итак, пью за самое скорое возвращение адмирала на море, на корабль.

Тост Антона Сорокина никто не поддержал. Антон Сорокин сказал:

– Вы все желаете зла адмиралу, томящемуся на суше, я не хочу с вами разговаривать и быть в вашем обществе.

И демонстративно пошел к Громову.

Мы вышли. Громов качал головою:

– С вами опасно ходить, конечно, влопаешься, как кур во щи. Разве так можно? Сдурели вы, что ли?

А сзади шел Карасев с револьвером. Он был провожатым Антона Сорокина, так как Антон Сорокин не признает оружия как самозащиту, и сам лично пользоваться оружием не может. Многие говорят из трусости. Так ли это – вопрос нерешенный.

Источник: ИА «Город55»