Posted 16 марта 2020,, 10:40

Published 16 марта 2020,, 10:40

Modified 3 апреля 2022,, 20:08

Updated 3 апреля 2022,, 20:08

«Это просто поливание грязью»: омская опека ответила на федеральную критику

16 марта 2020, 10:40
Город55 поговорил с заместителем министра образования Омской области Оксаной Груздевой, которая прокомментировала последние обвинения в адрес органов опеки, в том числе критику уполномоченного по правам ребенка при президенте Анны Кузнецовой.

В последнее время омские органы опеки попали под шквал федеральной критики. Она звучала на Первом канале в связи с историей мальчика, которого в наказание ставили на гречку («Ваш город где, на другой планете? Они там вообще ничего не боятся!» — заявил телеведущий Александр Гордон в ответ на оправдание сотрудников, что в данный момент права ребенка не нарушены). Затем по следам резонансного случая проверку в Омске объявила федеральный детский омбудсмен Анна Кузнецова. В отчете содержались данные о множестве нарушений. Говорилось, что работа с детьми проводится формально, отсутствует индивидуальный подход, плохо решаются вопросы по выводу семей из опасного социального положения, недостаточно усилий по профилактике детских суицидов (в регионе фиксируется 60 попыток в год). Также вскрылся случай, когда школьный психолог утаил информацию о возможном изнасиловании девочки в интернате.

Город55 уже разбирался, почему все критикуют омскую опеку. Наши эксперты назвали несколько проблем. По их словам, претензий больше не к самой опеке, а к взаимодействию разных органов, входящих в систему профилактики семейного неблагополучия (это и службы соцзащиты, и органы ПДН, МВД, школы, больницы и т. д.). Если опека подключается на финальном этапе, когда ребенка уже надо забирать из семьи, то на ранних стадиях может недорабатывать соцзащита, которая в идеале должна не допустить такого развития событий. По оценкам экспертов, не хватает системного подхода: все выполняют свой узкий функционал, но из-за рассинхрона между ведомствами не всегда удается вовремя принять адекватные меры. И обычно реакция происходит, когда уже произошел «взрыв», хотя включаться стоило бы раньше и мягко помогать семье в решении еще не «выстреливших» проблем.

Кроме того, есть проблемы с низкими зарплатами сотрудников социальных органов и педагогов-психологов. Это работа тяжелая и непрестижная, высок процент выгорания, существует кадровый голод. Работники постоянно находятся в ситуации морального выбора; четких критериев, в чем заключается опасное социальное положение, нет, поэтому случаются ошибки, связанные с человеческим фактором.

Отметим, что прежде нам не удалось поговорить с самими представителями органов опеки — редакции отказали в комментариях, опасаясь критики после федерального скандала. Впрочем, в областном минобре обещали ответить позже. В итоге Город55 все же встретился с заместителем министра образования, начальником управления опеки и попечительства Омской области Оксаной Груздевой, которая рассказала о реалиях работы и взгляде на ситуацию изнутри.

— Как вы можете прокомментировать претензии омбудсмена Анны Кузнецовой?

— У нас из общего количества образовательных учреждений было проверено 0.9% — 7 учреждений из порядка 700. И это были те учреждения, которые именно мы аппарату уполномоченного указали, потому что там были проблемы. Мы сами знали об этом. Поэтому, когда туда выехали специалисты, естественно, они это подтвердили. Вести речь о каких-то системных нарушениях, наверное, не совсем корректно, когда проверялось так мало учреждений. Но официальная справка от уполномоченного к нам не пришла. Пока справки нет — нет разговора.

— А что с историей об изнасиловании в интернате? [по данным Кузнецовой, психолог сама опросила детей, которые все опровергли, но информацию никуда не передала, и полиция вмешалась только после обращения омбудсмена]

— Было возбуждено уголовное дело, и факты не подтвердились. Это очень специфичное учреждение, там особенные дети. Верить всему, что они говорят, не совсем правильно. Но психолог действительно поступил не по инструкции, нужно было сообщить для начала руководству учреждения.

— В обществе много страхов, связанных с органами опеки (увидят, скажем, немытую посуду и заберут ребенка). Почему складываются такие негативные образы?

Не могу сказать, что нас все считают злыми тетками, которые тут же отбирают детей. Мы, наоборот, стараемся направлять все силы на восстановление семьи, выполняем некие примирительные функции. Но у нас такая информационная политика идет: в тех же фильмах часто черно-белые оценки. Вот вышел «Лед 2»: там есть добрый и злой сотрудник опеки.

Полстраны посмотрело фильм и думает, что у нас бабки Ежки какие-то работают.

Может быть, для меня сейчас это болезненно, но посмотрите программу Гордона, что там говорят про органы опеки. Это просто поливание грязью. В СМИ показывают только те ситуации, когда органы опеки можно представить в черном цвете. На самом деле наши сотрудники как никто заинтересован в том, чтобы ребенок жил в кровной семье. Ни один сотрудник не заберет ребенка, увидев немытую посуду. Они еще помогут ее помыть, и прибрать, и обои поклеить.

— Согласны с тем, что система профилактики не очень четко срабатывает из-за рассинхрона между ведомствами?

— В сопровождении семьи участвуют разные субъекты системы профилактики. Школы, больницы, участковые, если замечают проблемы, могут обратиться в комиссию по делам несовершеннолетних. Там происходит межведомственная работа, в которой коллегиально представлены все субъекты. Также есть банк данных семей, находящихся в социально опасном положении. Это тоже сигнал — если семья туда попадает, с ней начинается работа. В этом случае разрабатывается индивидуальная межведомственная программа (МПР), за семьей закрепляется куратор, готовится план мероприятий. У нас восемь алгоритмов межведомственного взаимодействия: буквально на каждый шаг есть алгоритм. Но, к сожалению, есть человеческий фактор. За каждым действием стоят люди. Кто-то добросовестно выполняет свою работу, кто-то не всегда. Кроме того, не всегда своевременно могут поступать сигналы из других субъектов — той же больницы или школы, которые заметили неладное и не забили тревогу.

Когда подключаются органы опеки — это вообще сигнал SOS, значит, необходимо принимать более кардинальные меры. У нас сейчас такой перекос пошел: что бы ни случилось, во всем виновата опека. Но это уже финальный этап, когда не справились иные субъекты системы профилактики.

— Какие проблемные точки вы видите во всей системе? Низкие зарплаты, нехватка кадров, что-то еще?

— Первое — это человеческий фактор. Второе — отсутствие единого понятийного аппарата по базовым вещам, с которых мы должны начинать работу. Что значит ребенок, находящийся в социально опасном положении? Это значит, что апельсинов в холодильнике нет? Или печка неисправна, газ выходит в комнату? Все настолько размыто, каждый сотрудник решает по-своему. Индивидуализация в оценке каждого случая, которая у нас присутствует, тоже иногда играет злую шутку.

Перегибы случаются: печка сломана, а мы ребенка помещаем в социальный центр, — это отрыв от семьи, развитие психотравм. Это настолько тонкая грань: мы помогли ребенку или навредили?

На днях к нам приходил папа, лишенный родительских прав. Он до слез хочет вернуть ребенка, но там действительно было за что ограничить. Все очень индивидуально. Поэтому сейчас на федеральном уровне вносятся изменения в законодательство. Мы считаем, это позволит нам более четко выполнять функции и избежать многих ошибок.

— Что делается, чтобы не довести до изъятия ребенка?

— Суд дает 6 месяцев на ограничение родительских прав [перед процедурой лишения] — это период, когда необходимо использовать весь ресурс на восстановление семьи. Мы сейчас работаем над механизмом, чтобы в это время максимально организовать работу, помочь родителям, если нужно, «закодироваться», устроиться на работу. Работа психологов, восстановление детско-родительских отношений — это у нас западает, над этим мы работаем. А когда лишение прав уже произошло, там ресурс очень маленький. Но бывают случаи, когда люди восстанавливаются и живут потом благополучно. Таких случаев немного, в прошлом году было всего 17 семей. Но это значит, что 17 детей обрели кровную семью.

— Насколько тяжело работать сотрудникам (часто это молодые женщины) с потенциально агрессивным контингентом?

— Специалист органов опеки не имеет права прекращать работу с тем контингентом, с которым он работает. В этих ситуациях они подвергают угрозе свои жизни и здоровье в том числе.

У нас бывает, и топоры у дверей стоят, и собак спускают на специалистов, и пьяные дебоширы кидаются.

Не будем персоналии затрагивать, но случаи были. Прошлой зимой, в декабре, побили специалиста: сотрясение головного мозга. Человеческий фактор всегда сложный, и всегда будет недовольная сторона. Это сложный моральный выбор, и сотрудники с ним сталкиваются постоянно, поскольку они не дороги ремонтируют. Каждодневное принятие решений требует эмоциональных ресурсов, поэтому выгорание большое. Они всегда на грани, к ним всегда идут только с горем. Мы сопровождаем наших сотрудников, проводим восстановительные тренинги, учим умению восстанавливаться, использовать свой ресурс.

— Ощущается нехватка кадров?

— Структура органов опеки выстроена в соответствии с той методикой, которая предложена Министерством образования. Говорить, много это или мало, наверное, некорректно, в каждом отдельном районе ситуация своя. Но то, что рекомендовано министерством, мы выдерживаем. Однозначно, психологи нужны, мы подключаем их на выездах, увеличиваем количество ставок. На первый план в работе, наверное, должна выходить оценка психологического состояния [а не бытовых условий]. Ситуации, когда государство входит в семью и все решает [директивно], не совсем правильны. Это очень личное, нужно очень грамотно подходить. За каждой ошибкой стоит судьба ребенка и судьбы его будущих детей.

— Что говорит статистика? Уменьшается число неблагополучных семей?

— Статистика говорит, что количество лишенных родительских прав сокращается, увеличивается число ограниченных в правах. Это хорошо, мы эту работу и заводили, чтобы в течение полугода с ребенком отработать и вернуть в семью. Ежегодно в среднем на 4% уменьшается число сирот. В два раза за 2019 год снизилось число вторичных возвратов [когда от ребенка отказываются уже приемные семьи]. На 15% сократилось количество преступлений, совершенных несовершеннолетними. На 72% — число преступлений в сфере оборота наркотиков среди несовершеннолетних. На профилактическом учете у нас состоит всего 0.4% от всего детского населения. Но мы не можем сказать, что это немного — за этими цифрами стоят дети, которые нуждаются в нашей помощи.

"